С годами его матовая кожа немного усохла и приобрела оттенок слоновой кости. Глаза потускнели. Эспаньолка была уже не чернь с серебром, а серебро с чернью. Ему уже больше нравилось валяться на диване в толстых носках и читать толстые журналы. Или смотреть телевизор.
А Вилена по-прежнему любила красивое белье, тонкие колготки и французские духи «Интим». И тело ее было упругим и чуть влажным от желания.
Филологом она не стала и работала в какой-то юридической фирме. С теткой и прочими родными не общалась. В новую жизнь старые родственники не вписывались…
…Через семь лет Вилена сузила глаза и спокойно сказала:
— Дюшенька, я ухожу.
— Куда? — не понял Даров.
На самом деле, он все понял в ту же секунду, но хотел ошибиться. Боже, как он хотел ошибиться!
— Вообще ухожу, — уточнила Вилена, подводя глаза. — Мне надоело быть нянькой. Обед есть на три дня. Белье чистое в шкафу. За квартиру я заплатила позавчера. За год. И, пожалуйста, Дюшенька, без истерик. Имей уважение к тому времени, когда нам было хорошо.
— У тебя кто-то есть? — Даров еще не терял надежды ошибиться.
Кто-то есть — это лучше, чем если она уходит в никуда. Это ей просто кто-то затмил глаза. Он, Даров, это поправит. Будет трудно, но он поправит. Он вернет ее. Борьба с соперником вдохновит, сообщит ему силы. А вот если она уходит в никуда — это хуже. Это значит, он, сам Даров, ей надоел. Такое поправить трудно.
— Это неважно, — пожала плечами Вилена. — Я все равно уйду.
Даров попытался ее ударить. Но Вилена была гибкой. Она увернулась. Рука Дарова попала по столику с безделушками и косметикой. Он одним махом смахнул все баночки-тюбики со стола.
— И что? — Вилена смотрела на него с интересом и чуть насмешливо. — Убьешь меня?
В эту минуту она была чудо как хороша. Зеленоглазая, гибкая, полногрудая, с тонкой талией. Темно-русые с рыжиной волосы. Лиса. Жизнь — лисий хвост. Невероятно красивый, пушистый с белым шариком на конце и очень гибкий. Тебе кажется, что ты его схватил, а он грациозно повернется в твоей руке и — поминай, как звали!
— А ты стерва, — сказал Даров через минуту, ненавидя и любуясь ею.
В левой стороне груди что-то горело и тяжело ворочалось. Словно огромными лопатками мешали халву в чугунных тазах. Даров помнил эту картину из детства. Тогда запах халвы казался чудным и нежно-сладким. Сейчас было тяжело и противно-приторно во рту.
— Стерва — это мясо, — спокойно сказала Вилена. Она накрасила губы перламутровой помадой и сейчас смотрела на него в упор. — Жилистое, провяленое мясо. Его не укусишь. Только стервятнику это под силу. Отсюда и слово — стервятник. Он ест стерву. У них клюв для этого мяса приспособлен.
Даров кинулся к ней. Но зацепился ногой в толстом носке за баночку с кремом. Упал. Вилена постояла минуту над ним, потом решила, что поднимется сам, и вышла, притворив за собой дверь…
…Прошло двадцать лет, прежде чем я вновь услышала о ней.
Но вначале судьба подарила мне встречу с дочерью Дарова. Это случилось в одном из горных пансионатов на отдыхе. Я делила стол с молодой и миловидной женщиной лет тридцати трех. Она была с семьей — мужем и двумя детьми (мальчиком и девочкой).
Что-то в ее лице показалось мне знакомым. Глаза, руки, лицо? Нет, не совсем то. Но когда она склонилась над тарелкой дочери, помогая той есть, я вспомнила. Точно такой же наклон головы был у ее отца, преподавателя Дарова, когда он склонялся над нашими тетрадями, и мы млели от запаха его парфюма.
Мы перекинулись несколькими фразами. Завязалось знакомство. На курорте много праздного времени. Оно сближает людей, ни к чему не обязывая их в дальнейшем. Через несколько дней я уже точно знала, что она дочь Дарова.
Она глухо и скупо говорила о нем и его смерти. По ее словам, четыре года он жил один. Совсем поседел. Черни уже не было. Сплошное серебро.
Потом в один из теплых весенних дней просто заснул и не проснулся.
Ни она, ни ее мать его не простили. И не навестили.
— Я не прощаю его. Но когда представляю себе, что он умирал одинокий, всеми брошенный, может, голодный, и никто не держал его за руку в последнюю минуту, то не прощаю и себя. И все время плАчу. Но все надо делать своевременно.
Она пошла вперед по кипарисовой аллее, прямая, миловидная. Рядом ковыляли малыши — внуки Дарова. И горное солнце нежно светилось на ее матовой как у отца коже.
Через двадцать лет, в апреле 2008 года у станции метро «Удельная» в Санкт-Петербурге я увидела знакомый силуэт. И не удивилась. Мы должны были когда-нибудь встретиться. И не случайно, что это произошло именно здесь. «Удельная» — таков удел…
Вилена изменилась мало, но хорошо. Исчезла только юношеская округлость щек, черты стали строже и резче. Это придало ей естественности. Сущность выступила из легкого ажура юности и предстала какая есть.
В остальном все было так же. Те же зеленые глаза, подведенные стрелками, темно-русые с рыжиной волосы, посеребренные на висках. Брючный костюм облегает стройную фигуру. Губы стали чуть тоньше, но перламутровая помада на них та же. Вся вытянута в струночку. Я вспомнила, как называл ее Даров. «Кузнечик дорогой»…
По-моему, она была не особо рада меня видеть. Я возникла из прошлого, которое ей хотелось закрыть, как запирают старые вещи на чердаке.
Мы вежливо расцеловались. Спросили друг друга о житье-бытье. Она была замужем второй раз. Даров был не в счет. От первого брака был сын-студент, от второго — дочка заканчивала школу. Все как обычно. Сама нигде не работала и не хотела. Да и не было необходимости в ее работе. Семья была обеспеченная.
Мне все же не терпелось спросить ее о прошлом. Невозможно было поверить, что из такой неординарной девушки так ничего и не вышло. Или она обещала больше, чем смогла реализовать?..
Но она прочитала вопрос у меня в глазах. И предупредила его.
— Даров умер, — сказала она, и в лице ее ничего не дрогнуло.
— Ты вспоминаешь о нем?
— Нет. — Вилена была верна себе. «Да», «нет», «не знаю». Четко и непроницаемо.
Пауза затянулась. Я предприняла последнюю попытку.
— Неужели даже на могиле у него никогда не была?
Она усмехнулась краешком губ и произнесла:
По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места. Даже, если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищешь,
Ни тебе, ни мне.
Я все поняла. Говорить больше было не о чем. Пепелище — это ведь и обо мне. Я тоже для нее была пепелищем.
Вилена глядела на меня и держала паузу.
— Ну, всего доброго, — нашлась я. — Я тут в командировке, завтра уезжаю. Рада была встрече.
— Взаимно, взаимно, — кивнула головой Вилена. — Привет семье.
Она пошла вперед легкой пружинистой походкой. Стройная, вытянутая в струночку. «Кузнечик дорогой» со станции Удельной…
Что еще почитать по теме?
Как обстоятельства меняют нашу жизнь? Любовь и случайности
Черепашья любовь. Что может произойти при спасении неведомой зверушки?
Как клин клином вышибают? Страница из дневника не очень молодой девушки
